***

Как заклинанье читаю Осень,

Бурую хвою вплетаю в косы, 

Бурое небо копчу кострами,

Из рукавов выпускаю стаи,

Из рукавов выпускаю стаи,

Зернышки звезд для них рассыпаю

на небесах – золоченом блюде:

Тысячи зернышек – тысячи судеб.

Кушайте птицы, клюйте, родные, –

Где-то погаснут судьбы земные,

Вы их очистите, вы их спасете,

Вы их в своих животах унесете

В те листопады, в те колыбели,

Где тишиною дни перезрели,

Где новые души – в огромной капусте

Ждут, когда их простят и отпустят...

***

Когда  мой голос

будет слышен лишь теням птиц,

лишь отраженьям в воде старого пруда,

а  глаза -  станут  такими  прозрачными,

что смогут вместить в себя, будто воздух,

всех бабочек и стрекоз -

Я надену желтые резиновые сапоги

И выйду  через  потайную  дверь

В  парк, существующий  для  меня  одной…

Я  раскрою  ворота в Осенний  храм,

украшенный листьями  винограда,

Мне на  платье  посыпятся  слезы  рябины,

Из них заварю себе чай в янтарном чайничке

Угощу святых,

Поправлю кружево из  теней  под  высоким  куполом

Постреляю из лука солнечными лучами

В уснувших мух

Сплету венок из цветков бессмертника,

повешу его на гвоздик перед входом,

А потом -  буду сдувать зонтики воспоминаний

с одуванчика своей жизни...

***

Бутоном жарким ирисовый день

раскрылся на танцующей воде...

Разверзлась синь, весь мир в себя вобрав,

мы вышли из колышущихся трав - 

вдвоем - рука к руке, к кольцу кольцо...

Мы были золотистою пыльцой

на крыльях у Вселенной-мотылька, 

сквозь нас текла всесильная река,

сквозь нас лились грячие пески, 

свеченьем между нами - лепестки,

струящиеся сквозь земную явь...

Мы через синь перебирались вплавь,

нас нес свозь время звездный ураган,

а ирисы текли по рукавам

и превращались в бирюзовый  дым,

в прикосновенья бархатной воды 

и в шепот твой  -  "Тону в тебе, тону..."

и падали в летящую волну

две наших тени - птицею одной...

И расцветало ирисами дно...

Женщина-птица

Эта женщина-птица -  моя темница…

Эта Женщина-птица во мне таится,  

и гнездится порой у меня в ресницах,

Чтобы сны подсмотреть, а потом в них влиться…

Эта женщина-птица – мой верный рыцарь:

Охраняет меня от заезжих принцев,

Из щелей достает пустоты крупицы,

Чтоб подать мне на ужин – приправой к пицце…

Эта женщина-птица бывает грубой -

Иногда зеркала разбивает клювом,

Чтоб потом коготками в них тайно рыться -

Вынимать то одни, то другие лица,

Вынимать то одни, то другие души -

На меня примерять - как боа и рюши,

Как чужие бусы – что жгут и душат,

мои жалобы с легким презреньем слушать…

Мне на Женщину-птицу негоже злиться,

Вечерами нам с ней хорошо сидится:

Я ошейник ей шью из цветного ситца,

Она вяжет мне клетку на тонких спицах

И рисует закат на окне в столовой –

Желтой кровью своей и моей – лиловой…

Ивы

Это было неощутимо –

Будто день, проходящий мимо,

Будто снег на серьге жемчужной,

будто сон, отраженный в луже...

Не запомнить, не осмотреться -

в темных травах тонуло сердце…

Безмятежны, неторопливы -

В плен меня забирали ивы…

Светотенью сплетали сети,

и нефриты  в моем браслете

становились бледней, туманней...

Я входила в зеленый пламень,

Я вливалась в зеленый ливень –

Я себя посвящала ивам...

Всю себя отдавала ивам –

их двойным язычкам змеиным,

оплетающим душный терем

серебристым прохладным перьям…

Были ивы мои игривы -

их строптивые гладя гривы,

оседлав их густую негу,

я в такое взлетала небо -

что пронзало своим касаньем,

где что глаза закрывались сами

ослепленные жарким взрывом...

Были ивы мои ревнивы -

сквозь рябины, дубы и сливы,

сквозь реликтовые оливы,

что растила в священной роще,

пробивались звериной мощью,

прорастали зловещей вязью,

оплетали  болотной грязью -

ядовиты, горьки, червивы...

Но лишь с ними – являлось диво, 

Лишь от них – принимала чашу,

Лишь для них – уходила в чащу

Чтоб сквозь ветви – прозрачной кожей…

И с тех пор – все пути возможны,

Все земное – преодолимо,

Все грядущее – мнимо, мнимо…

Только ивы – необъяснимы..

Только ивы – неотвратимы…

***

С каждым днем все светлее прожилки ночной бирюзы...

У небесных овец розовеют уже бока...

Вновь рожденное Солнце

                               тянет к земле язык -

Солнце требует молока...

Прижимать тебя, Солнце, к груди – согревать руном,

В своих косах лелеять да в ведрах с водой качать,   

чтоб, свернувшись в клубок в терему моем ледяном,

меня приняло б ты за мать...

Чтоб тянуло лучи ко мне изо всех окОн,

расстилалось у ног  - когда выхожу босой,

чтоб лизало мне щеки горячим своим языком,

забавлялось с моей косой...

Скоро вербам цвести, скоро ласточкам гнезда вить,

мое время уходит - и терем идет ко дну...

Скоро, Солнце, тебя на воровке-Весне женить -

из жасмина ей ткать фату...

Так пока ты дитя — ляг на сердце мне, полежи...

растопить не растопишь — так хоть отогрей чуть-чуть...

Дай почувствовать, как наливаясь зарей, дрожит

Тот цветок ледяной, что когда-то упал на грудь...

***

От темной сирени - всевластье... горенье...

Из темной сирени – варила варенье...

созвездьями грозди – в котле первозданном...

В пиалы озер разливала туманом -

тяжелую сладость, медвяную лунность...

Багряной сиренью - заря обернулась

багряной сиренью - коса разметалась...

грозой лепестковой – багряность... багряность...

Варила варенье – для целой вселенной..

И утро стекало молочною пеной

молочною пеной из белой сирени

по скалам весенним, по мерзлым кореньям...

Сирень-белоснежность, сирень – упоенье...

из белой сирени плела оперенье

и вновь – над гореньем багряным взлетала

и темной сиренью - луга осыпала...

Корабельная магия

Я буду придумывать корабли…
Со стеклянными мачтами
С парусами прозрачными
С голосами манящими…
Как мое настоящее...
И они поплывут вскользь
И они поплывут сквозь…
Я лишь буду смотреть в огромное зеркало
Отправлять их путь
Постигать их суть
Через стекло
куда небо ушло…
Я буду придумывать корабли…
С чудесной историей
Переживших и море и
Небесные обсерватории,
Звездным мхом поросшие
Берега пересохшие
Как Мое прошлое...
А огромное зеркало прямо напротив воды
А огромное зеркало дышит, вбирая дым
А огромное зеркало сквозь восковые льды
Встает вместо солнца на ветхих руинах осени…
А глаза кораблей раскосы и холодны
А глаза кораблей видят двойные сны -
На изнанку и на лицо
И смыкается явь в кольцо
В середине кольца – марь
Заколдованный царь
Ищет остров свой среди волн –
Мой поклон…
А корабли все плывут ввысь
Огибая янтарный мыс
Буду звать их назад
И впускать в глаза
Будто в гавань, давно забытую...

А потом - взрывать свои корабли…
Ускользающие из памяти,
Готовые взять и растаять и
Пересечь грань всего сущего -
Прямо в грядущее…

И корабли поплывут вне..
И корабли поплывут в снег
И отдав свою лунность мне
Останутся там, на зеленом дне…
На дне огромного зеркала…

Оттенки фиолетового

У Зимы моей длинные рукава,
Непокрытая лысая голова
Фиолетовый колкий шарф
Фиолетовая душа...
Она смотрит куда-то верх
И берет на себя мой грех
А потом плывет вдоль уснувших рек –
Вытекают сумерки из-под вспухших век
В снег...

У Весны – гиацинтовые глаза,
Бубенцово-льдистые голоса,
Аметистовые паруса
Да надежда на чудеса...
Но потом – только душных соцветий плен,
Расцветающих вдруг из лиловых вен,
Пробивающих камни тюремных стен -
Сирень...

Ну а лето – ирисовый дурман,
Разрисованный грозами барабан
Да в окне незашторенном из фиалковых звезд капкан,
В ежевичной истоме сброшенный сарафан..
Ну а после – полуденной горечи выстрел в висок,
На губах побелевших виноградный кровоподтек
Перезревших закатов чернильно-багровый сок –
На морской песок...

И пришедшая осень – лавандовый дым костра,
Косы – дождь перламутровый,
Крылья – вЕресковые вечера,
Мерзлой сливой пахнущая кора,
В запредельность затягивающая дыра –
Нам пора...
Нам пора за нею- сквозь тусклый фонарный свет,
Сквозь увядшие флоксы и высохший бересклет...
Мы летим и играем,
вспомнив искренность детских лет,
И зачем-то стираем
за собою прозрачный след...

Гранатовый куст

«...и буду стараться жить так,

чтобы в моём мире были только солнечные одуванчики…

А потом…а потом ПОБЕДЯТ ГРАНАТЫ …»

Айна Ким

Твои  двери ведут в одуванчики... в желтый  луг,

А мои – прямо в степь,  где до самой луны - метель.

Где растеряны стрелы, гниет без охоты лук,

Я пряду свою пряжу, качаю вночи колыбель,

Но бывают часы, когда в доме уже все спят,

Когда ветер посланья пишет на буром льду,

Я тогда выхожу в свой летящий по небу сад,

Я гранатовый  куст поливаю в своем саду.

Вдоль созвездий колышется, нежно струится сад,

Повторяя изгиб оврага  -  плывет в твой сон...

И гранатовый дождь сочится  - когда закат,

Для того чтобы ты  собирала его в ладонь...

Чтоб он тек по аллеям рук, по холмам колен,

И земля  насыщалась за ночь его вином..

Чтоб наутро, попав к одуванчикам в желтый  плен,

Ты в земле находила гранатовое зерно.

Чтоб оно прорастало – сквозь каждый твой взгляд и жест,

Чтоб багряное солнце внутри не смогло остыть -

Я гранатовый куст поливаю в  твоей душе....

И проросший во мне – этот куст поливаешь ты...   

И гранаты там зреют...  Течет через край их сок,

Сквозь смиренье течет, сквозь пустыню закрытых глаз...

И они полновластно ложатся у наших ног, 

И они побеждают таких беззащитных  нас.

Мы уходим как все – налегке, босиком, в свой срок.

Мы идем как начертано, только -   кувшин в руках.

Даже там, где лишь желтое солнце и белый Бог  -

Поливаем свои гранаты на облаках...

  ***

Жертва ли это? - Призрачной быть, чужой

в жарком кругу подруг, в хороводе майском...

 Ивовой ветвью – черною, как ожог,

Марью озерной... хвоей.. росою.. ряской..

Быть ожиданьем . Быть изначальной тьмой.

Маленьким прочерком в книге земной печали –

Чтоб заговаривать звездам зубную боль

И открывать небеса  собственными ключами...

Игуменья

Ни кроткою умницей, ни рукодельницей -
я лгуньей, бродяжкой слыла, и бездельницей...
Плясунья разгульная, весна с червоточинкой -
шептала игуменья : "Доченька, доченька.."
То воля невольная, то боль беспричинная,
то в поле с клюкой, то в сарае с лучиною,
то в поисках чуда отчаянно рыскала,
то сладко спала под стеной монастырскою...
Она б не нашла меня - если б не молния...
"Откуда?" - спросила, а я и не помнила,
лампадку зажгла, обрядив меня в белое,
да все причитала : "Ты смелая. смелая..".
Луна притаилась за сгорбленной ивою,
хотелось заснуть и проснуться счастливою.
Но били часы безнадежно и траурно,
как будто бессоницей все здесь отравлено,
как будто я пленница - где и не ведомо...
шептала кудесница: "Бедная, бедная..."
"Кому ты достанешься, чуткое озеро? "-
вздохнула и душу мою заморозила
безвременной смертью, безвременным таинством -
"Покайся, покайся..." Мне незачем каяться.
Она не учила - смотрела и гладила,
как будто бы знала, что ею украдена
дорога моя, полотно мое грубое...
горела лампадка -"Ты глупая, глупая..."
Я помнила раньше - теперь и не верится,
что там, за стеной, было небо и мельница,
в задумчивых травах уснувшая родина,
и путь мой, что так и остался непройденным...

Яблоня

Стать яблоней корнями на восток -
Прозрачный ствол… фатальная бесплодность…
невидимой дороги неуклонность…
Пить небеса из рук твоих - глоток
Предсмертной бирюзы… Пойдем домой,
Где вечера совсем как здесь, но тоньше,
Когда молчанье до конца прочтешь мне -
Мою печаль молитвою омой…
Разбей меня… разрежь мой хрупкий ствол
На стекла , на лучи, на голограммы...
Ты смотришь вниз из яблоневой рамы,
Мне - плыть ладьей среди воздушных волн,
Стать яблоней! Вода в корнях черна -
Не будет яблок. Будут полнолунья
Висеть плодами…Я лечу, минуя
Свою судьбу - в чужие времена.
Я как светило древнее взойду,
Беда твоя - я стану оберегом.
И листья опадут на землю снегом…
Я, оберег, вновь превращусь в беду.
Похорони последний мой листок
В своем саду. Закрой за мной калитку.
Похорони во мне свою молитву.
Стань кладбищем тенями на восток…

***

Войти в листву...не чувствовать... забыться...

Вода в пруду туманней с каждым днем...

 беззвучный дождь смывает наши лица

И мы сквозь сад  без лиц уже идем...

Мы – только зыбь. Мы –дым истлевшей яви...

Закончилась еще одна река,

В которую бросали мы как гравий

Единства проходящие века...

Жемчужна ночь...  Цветет душицей берег.

А нам осталось в утро перетечь

Забыв друг друга так -  чтоб бог поверил.

И больше не давал нам этих встреч...

***

Тебя отпускаю - как солнце в свою обитель.
Вода засыпает, во сне становясь хрустальной.
Еще одну жизнь без тебя - по своей орбите.
До дна - облака, и до самого неба - мальвы.

От сердца до сердца закат, от пространств к пространствам...
Твой огненный парус летит по цветной спирали.
Разлука становится вновь ритуальным танцем...
Я цепь разомкну, которую мы ковали

И выйду из мира - свободной, безвестной, нищей,
чтоб где-то в степи вдыхать тишины усладу,
а после - взойду на порог твоего жилища,
и ты меня спросишь: "Зачем ты пришла? Не надо..."

И все растворится. Свечение век коснется.
Лишь алым проступит сквозь тело реки сакральной
твой огненный парус. Твой дом из песка и солнца.
И вечный закат. И до самого неба - мальвы...

Рябина

Исхожены мною все грани земные – иссякла пиала...

От белого моря до алой пустыни – устала устала...

Вся жизнь — камнепады, грунтовые воды, обрывы, теснины...

мне стать бы дриадой, живущей под сводом священной рябины...

Входить в ее сумрак, влетать мотыльками сквозь влажное пламя,

вплетаться в нее волосами, руками, корнями, ветвями....

сростись с ее тенью, во мхи окунуться крылом журавлиным...

Заснуть на мгновенье и снова очнуться в объятьях рябины...

Ступить на тропинку, стряхнув пару ягод со спутанных прядей,

спуститься к избушке, что долго ждала меня в сизой прохладе,

И в кресле плетеном сидеть до рассвета, накрывшись овчиной,

Варенье сварить из янтарной рябины, обжечься рябиной...

Из ягод сухих смастерить себе бусы и в пруд посмотреться...

И вдруг полететь над судьбой безыскусной, над юностью, детством..

и мчаться, смеясь, мимо звезд на осколке     сверкающей льдины,

но снова упасть... белым шелком... на ветви рябины.... 

Гадание на четырех королей

           А за окном шелестят тополя:          

         «Нет на земле твоего короля...»

(Анна Ахматова)

Лед на земле. Предрождественский лед.

Вечер в капкан древний город берет...

Очи цыганки — жаркая тьма..

К ней подошла, попросила сама:

«Ты погадай мне, карт не жалей,

на четырех моих королей:

Кто отгорит, кто пройдет стороной,

Кто же вовек не простится со мной?»

Первый король — земная юдоль,

съедена вместе походная соль -

пуд, или даже больше чем пуд...

Плед у камина, нежный уют...

Ну а второй — свет за горой,

зарево странное, бабочек рой...

Шепот туманов, леса покров...

И разговоры — все больше без слов...

Третий король — свечи на Йоль,

скрипок рыданья, локона смоль,

маска, что дразнит своей красотой -

вечного праздника флер золотой...

Ну а последний, четвертый король -

сладкая, жаркая, тайная боль -

Ветви сплетенные — ива и вяз,

прикосновений горячая вязь...

Карты легли — будто тень от крыла,

дама червей мне ладонь обожгла,

взмах — и с руки алой искрой — на пол...

Черным цветком голос ведьмы зацвел -

«Каждый из них тебе мил и хорош,

только я вижу — лишь тенью пройдешь

скозь хоровод их ласкающих рук...

Небом очерчен невидимый круг,

небом поставлен высокий порог -

тот, за который никто бы не смог

переступить, находясь на земле,

нет, ни один из твоих королей -

смелых, отважных, готовых на бой...

Я только радугу вижу с тобой,

свет отрешенный...флейту полей...

Нет тебя, нет у твоих королей...»

Очи цыганки — белый туман..

карты разбросаны... утро в капкан

небо усталое нежно берет...

Лед на земле. Предрождественский лед..  

Змея

Из небесных жриц мне одной - земля.

Среди стаи птиц я одна - змея.

Я - стрела и лук (пусть без тетивы!),

Я ползу на юг как летите вы -

На исходе чувств на исходе сил

Я одна лечу, не имея крыл,

Сквозь звериный лаз, травяной тайник…

Два крыла у вас – у меня язык,

У меня язык словно два пути,

Сразу в двух мирах мне дано ползти -

по воде и сквозь, над землей и под...

Как для вас полет – для меня мой грот,

Как для вас звезда - для меня слюда,

В черноте пруда хороню года…

Вам преграды нет – небеса ваш дом,

Мне же белый свет оплетать хвостом,

Мне не ввысь – к луне, мне лишь - вдоль, по дну:

Чешуей своей отражать луну,

Не сгорать в крови огневой зари –

Небеса свои – мне носить внутри.

И не падать вниз – а беречь свой яд…

Среди стаи птиц я одна - змея… 

***

Осень - мармеладная, карамельная,

разноцветные листья - будто фантики от конфет

летят по ветру,

летят к солнцу -

“Гуси-лебеди” – конфеты моего детства...

Осень – кофейная, шоколадная,

с запахом грушевого пирога и жареных каштанов...

разве знала я, что она придет когда-нибудь?

Тают в руках кусочки сахара,

приготовленные для лошадок...

С неба закат стекает,

как малиновое варенье, разлитое по белой скатерти

богами, что в одночасье забыли о своих заботах

и стали веселыми, озорными детьми,

просто, как из кармана пряник – давшими мне эту осень

и этого достаточно

и не нужно больше ничего просить

и не нужно больше ничего выигрывать...

Никогда еще осень не была столь сладкой...

лишь маленькой горчинкой в ней - наши с тобой не-встречи...

***

И все же, мы были... пусть миг, но мы были единым...

и это единство зависло в тумане фантомом...

Сентябрьское солнце упало в траву георгином - 

лучи-лепестки разлетелись по выцветшим кронам...

Нас осень встречала в совсем еще летнем убранстве,

с росой подносила нам роз ритуальные чаши...

Я помню - мы были! И может в каком-то пространстве

мы все еще есть... и идем через небо, обнявшись...

Аленушка

У Аленушки добрый нрав, вроде умница и красавица,

И коса у нее до пояса цветом - гречишный мед...

Только в жизни ее, как назло, ничего не ладится:

Хоть направо пойдет, хоть прямо – всюду камни с надписями “Не подходи! Убьет!”

Вот пойдет по ягоды – наберет малины лесной с черникою

да насыпет подружкам горсточку – добрая же душа...

А подружки потом по ночам просыпаются с криками

и к Алене на чай – уж не очень то и спешат...

А пойдет по грибы - наберет всю корзину доверху -

грузди сами под ноги лезут  (до чего ж хороши!),

А вернется домой – и тут как по голове обухом -

открывает корзину – а в корзине одни ужи...

А у мачехи дочери – вот до того уж вредные!

Но у них и работа спорится, и перины все златом вышиты...

“Это все оттого что ты рыжая... Косы медные -

это знак злого солнца, разве ты никогда не слышала? “-

говорила Анисья, что знает про все на свете,

очень мудрая баба, и Аленушку все жалеет...

А в избе у Аленушки - воет и стонет ветер,

Ей все время так зябко, и, видно, чтоб было теплее -

всю светлицу она заставила образами,

Но все равно  ночами  просыпается оттого,

что вода глядит на нее малахитовыми глазами

и участливо спрашивает: “Не надо ль чего?”

А братец Иванушка где-то с козлами в прятки

играет, у него свое, нехитрое счастье...

А помнится, когда-то гадала на Святки,

и выпал жених трефовый... Вот только к подружке Насте

ушел почему-то... Сказал: “ У тебя, Алена,

глаза какие-то не такие...уж не ведаю в чем секрет,

но будто бы чудища богомерзкие с их дна соленого

поднимаются и выходят на божий свет...”

А ведьма Меланья, чья изба у заброшенной