ЗЕЛЕНЫЙ ЯНТАРЬ

Я снова встретила Анну спустя 17 лет. Это было в театре, надо же, я ведь никогда не  хожу в театр, но тут знакомая очень попросила сходить вместо нее, она по каким-то причинам не смогла, и ее билет  пропадал. Неотложных дел в тот вечер все равно не было, и я согласилась пойти - мне было все равно, в какой форме поглощать уже ставшую привычной, пустоту…Пустота... вне зависимости от наполненности дня работой либо развлечениями, как просто уже находиться в ней, даже не пытаясь вырваться из ее цепких пальцев.

 Однажды, давным-давно, Анна подвела меня к пропасти и сказала: "Посмотри туда и представь что ты там навсегда, не внизу и не вверху, не летишь и не падаешь, а просто ты ТАМ, ВНУТРИ НЕЕ..."

Я ужаснулась тогда, вообразив это, а теперь... Теперь я люблю этот ужас, потому что его мне дала прочувствовать Она..    
И тогда, в театре, я поняла это, я поняла, что не могу не любить то, что дала мне она тогда, так как иного у меня просто нет. Да, у меня по прежнему ничего нет, кроме того домика, похожего на часовню, с остроконечной крышей, под которой ночевали чайки, кроме ее изящного кружевного зонтика, который все время улетал в море, а я гналась за ним и падала в песок, кроме того робкого детского счастья, счастья первой восторженной дружбы, слишком сильной, чтоб  угаснуть и слишком хрупкой - чтоб длиться....

Как сейчас помню этот день... Ее зонтик опять унесло в море, и я, пытаясь догнать его, вдруг споткнулась, и волна, подхватив меня,  выбросила на берег... Когда я поднялась и стала отряхиваться, вдруг заметила, что какой-то странный предмет прицепился к подолу моего платья. Сначала мне показалось, что это было удивительное водяное насекомое с красиво переливающимся зеленоватым брюшком, но приглядевшись, я обнаружила, что это кольцо, обычное мельхиоровое кольцо с очень необычным камешком. Как потом выяснилось, этот камешек был янтарем, зеленоватым, как будто  слегка ядовитым или больным... «Как моя любовь к тебе», - подумала я... Затем надела кольцо на Анин пальчик  и сказала вслух: "Это море принесло для тебя, сними его, пожалуйста, сними тогда, когда поймешь, что больше не любишь меня. Ладно?"
Она кивнула, залюбовалась камнем, который на солнце казался совсем прозрачным, как бутылочное стекло, а в тени излучал глубокий темно-зеленый свет, таинственный и даже несколько пугающий...

Почему-то так ясно вспомнилось ее лицо в тот миг,  невероятно светлое, не омраченное ни тоской, ни скукой... А позже, вечером, я рисовала ее, а она сидела и любовалась, любовалась... И никогда наверное я не ощущала больше такого единения с ней, как тогда, в этот тихий, умиротворенный вечер, когда краски казались более приглушенными, и шум моря почти не был слышен, и только сердце колотилось так бешено, так бешено...

 А утром я нашла на своей постели букетик ирисов... Она на цыпочках, в длинной белой ночной рубашке прокралась скозь скопление полотен, мольбертов, глиняных кувшинов, и гипсовых скульптур к моей постели и положила цветы, которые собрала где-то перед рассветом... А потом - смотрела на красное восходящее солнце, а я наблюдала за ней из-под полуприкрытых век, и боялась дышать, чтоб не спугнуть это чудо...

До сих пор помню как разбился стакан, в который я поставила этот букет, как брызги, смешиваясь в синими лепестками, застывали в пространстве нашего волшебства и падали, падали осколками сновидений, и отражались в окнах разноцветными сполохами, и казалось, что ирисами покрывается вся комната, от пола до потолка, что стены и окна превращаются в сплетение цветков и стеблей, в живые узоры невероятной красоты... Мы еще не знали тогда, что так внутри нас умирает время...

В театре было мало народу, спектакль не пользовался особой популярностью.  Мне было зябко в полупустом помещении, я куталась в большой черный шарф, будто пытаясь свить вокруг себя кокон, который оградил бы меня от собственного душевного холода. Как это оказывается просто – не любить, не излучать тепло. А раньше казалось немыслимым...

Уже прозвенел первый звонок, я встала, мельком оглядела себя в зеркало, и...
Она возникла случайно, в зеркальном отражении, медленно, как будто нехотя, вплыла в  зал, оставляя после себя шлейф аромата нежных прохладных духов... На ней было серое платье элегантного покроя, господи. Она ведь раньше ненавидела этот  цвет, а теперь... Теперь она кивнула кому-то (может быть мне?) откуда-то издалека, как будто из своего зеркального отражения, улыбнулась немного отрешенно и как-то серьезно, и опять превратилась в собственный призрак, такой далекий и недосягаемый.
Много лет я пыталась представить – какой она стала. Располневшей матерью семейства? Светской львицей? Деловой дамой?  Но одно я знала наверняка: в ней не будет ничего прежнего. И я не ошиблась. В ней ничего не осталось от той грациозной  жизнерадостной девочки...Тусклый, какой-то потерянный взгляд, печать невыразимого одиночества на все еще красивом лице и черный ободок Пустоты над головой, заметный, наверное лишь моему взгляду...
И все же... все же что-то прежнее в ней осталось... Я долго не могла понять, что же именно. Не могла, пока она не протянула мне руку: на меня все также смотрел потемневший, уже почти потухший глаз прозрачного зеленого янтаря...